Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]
Кавинант чувствовал, что его оставили одного.
— Что со мной происходит? — повторил он едва слышно, обращаясь к могучей горе.
Но Тротхолл был все еще рядом с ним. Кавинант слышал, как Высокий Лорд произнес теплым добрым голосом, казавшимся оглушительным, как раскаты грома:
— Друл мертв. Это он вызвал тебя, и с его смертью сила вызова исчезает. Ты многое сделал для нас. И, имея Посох Закона и Вторую Заповедь, мы сможем противостоять злу Презренного. Мужайся. Отчаяние и злоба — не единственные песни в мире.
Но Кавинант рыдал в безмолвном горе. Все вокруг него — Тротхолл, и отряд, и Ранихины, и Огненные Львы, и горы — стало слишком твердым. Они преодолели его ощущения и наконец исчезли из его восприятия в сером тумане. Он пошарил руками вокруг себя и ничего не почувствовал. Он не мог видеть; Страна исчезла из поля видения. Она была слишком велика для него, и он ее потерял.
25
Оставшиеся в живых
Серый туман клубился вокруг него в течение долгого конвульсивного мгновения. Потом он начал рассеиваться и наконец исчез совсем. Перед глазами Кавинанта поплыли пятна, словно какой-то жестокий бог надавил на его глаза пальцами. Он быстро заморгал и потянулся рукой к глазам, чтобы протереть их. Но что-то мягкое остановило его руку. Зрение оставалось мутным.
Он просыпался, хотя чувствовал скорее так, будто все больше и больше хмелел.
Постепенно он смог определить, где находится.
Он лежал в постели с цилиндрическими защитными перилами по бокам. Белые простыни укрывали его до самого подбородка. Серые занавески отделяли его от других пациентов в палате. Флюоресцентный свет пусто лил лучи с потолка мимо него. В воздухе слабо пахло эфиром и каким-то противобактерицидом. У изголовья кровати была прикреплена кнопка вызова.
Все его пальцы на руках и ногах были немы.
Нервные окончания не восстанавливаются, конечно нет, нет…
Это было важно — он знал, что это важно, — но по какой причине — это не имело никакого значения. Его сердце было слишком горячо для других эмоций, чтобы чувствовать лед открытия.
А имело для него значение то, что Тротхолл, Морэм и отряд выжили. Он уцепился за это, словно в этом было доказательство здравомыслия, свидетельство того, что все, случившееся с ним, не было продуктом безумия, саморазрушения. Они выжили, по крайней мере, его сделка с Ранихинами была не напрасной. Они сделали точно то, что хотел от них Лорд Фаул, но они выжили. По крайней мере, он не был виновен в их смерти. Его неспособность использовать кольцо, поверить в свое кольцо не превратила их в духов. В этом было его единственное утешение на фоне того, что он потерял.
Потом он различил две фигуры, стоявшие у подножия кровати. Одна из них была женщиной в белом — няня. Когда он попытался сосредоточиться на ней взгляд, она сказала:
— Доктор, он приходит в себя.
Доктор был мужчиной среднего возраста в темном костюме. Под глазами у него были мешки, словно он устал от всей человеческой боли, но губы под седевшими усами были мягкими. Подавшись к изголовью, он на мгновение коснулся лба Кавинанта, потом оттянул вверх его веко и поднес к зрачкам небольшой огонек.
С усилием Кавинант сосредоточил взгляд на этом огоньке.
Доктор кивнул и убрал фонарик.
— Мистер Кавинант?
Кавинант сглотнул, ощущая сухость в горле.
— Мистер Кавинант. — Доктор приблизил лицо к Кавинанту и говорил тихо и спокойно. — Вы в госпитале. Вас привезли сюда после того, как вы были сбиты полицейской машиной. Вы были без сознания около четырех часов.
Кавинант приподнял голову и кивнул в знак того, то он понял.
— Хорошо, — сказал доктор. — Я рад, что вы начали приходить в себя. А теперь позвольте мне немного с вами побеседовать.
Мистер Кавинант, офицер полиции, который вел машину, утверждает, что он не ударил вас. Он говорит, что остановился вовремя, а вы упали прямо перед машиной. Проведя осмотр, я склонен согласиться с ним. Ваши руки немного поцарапаны, на лбу тоже есть ссадина, но такое случается при падении. — Он на миг поколебался, потом спросил: — Так он все же ударил вас?
Кавинант покачал головой. Вопрос не казался ему слишком важным.
— Что ж, я думаю, вы могли потерять сознание, ударившись головой об асфальт. Но почему же вы упали?
Это тоже не казалось ему слишком важным. Движением руки Кавинант словно отодвинул вопрос в сторону. Потом попытался сесть в кровати.
Это ему удалось даже без помощи доктора; он не был так слаб, как опасался, как мог бы быть. Немота его пальцев все еще казалась неубедительной, словно они были должны войти в норму, лишь только в них восстановится нормальное кровообращение.
Нервные окончания не… Спустя миг к нему вернулся голос, и он попросил дать ему одежду.
Доктор пристально разглядывал его.
— Мистер Кавинант, — сказал он, — я бы позволил вам вернуться домой, если бы вы пожелали. Я думаю, мне стоит подержать вас под наблюдением день или два. Но мне и в самом деле не удалось найти у вас что-то серьезное. И к тому же вы лучше знаете, как обращаться с проказой, чем я.
От внимания Кавинанта не ускользнуло выражение брезгивости, мелькнувшее на лице у няни.
— Я, если быть до конца честным… — голос доктора на мгновение стал язвительным, — мне не хотелось бы выдерживать сражение со своим персоналом, чтобы за вами обеспечивали должный уход. Как вы — сможете справиться самостоятельно?
В ответ Кавинант начал стаскивать немыми пальцами тоскливую госпитальную белую пижаму, надетую на него.
Доктор тотчас подошел к шкафчику и вернулся с одеждой Кавинанта.
Кавинант тщательно осмотрел ее. Она был потертой и пыльной от падения на улице; и все же она выглядела точно такой, какой была в последний раз, когда он ее надевал, в первые дни Похода.
Словно ничего и не было.
Одевшись, он подписал справку о выписке. Его рука была такой холодной, что он едва мог написать свое имя.
Но отряд выжил. По крайней мере, его сделка пригодилась для этого.
Потом доктор довез его в кресле-каталке до выхода. Оказавшись снаружи, доктор внезапно начал говорить, словно косвенно пытался извиниться перед Кавинантом за то, что не оставил его в госпитале.
— Должно быть, это ад — проказа, — быстро говорил он. — Я пытаюсь понять. Это как… Я учился в Гейдельберге давно. И во время учебы увлекался средневековым искусством. Особенно религиозным. Прокаженный напоминает мне фигуру Распятия, сделанную в средние века. На кресте распят Христос, и его облик — его тело, даже лицо — намечен так слабо, что фигура неузнаваема. Это мог быть кто угодно — мужчина или женщина. Но раны — гвозди в руках и в ногах, копье в боку, терновый венец — вырезаны и даже покрашены до мельчайших деталей так, что выглядят настоящими. Можно подумать, что художник распял свою модель, чтобы достичь такого реализма.
